Свидетельское показание Мызниковой А.А. (Староконстантиновское гетто)

Свидетельское показание Мызниковой А.А.

Заверенная копия

Протокол допроса свидетеля

Староконстантинов, 27 марта 1973 г.

Вёл допрос cтарший следователь Управления КГБ при Сов.Мин. УССР по Хмельницкой обл., cт. лейтенант Ткачук по поручению прокуратуры СССР в связи с просьбой органов юстиции ФРГ.

Александра Александровна Мызникова, род. 1910 в г. Скопин Рязанской обл., русская, гражданка СССР, имеет незаконченное высшее образование, пенсионерка, живет в СК (имеется ввиду город Староконстантинов – примечание редакции сайта) с 1932 г.

Дала следующие показания.

Я жила в СК с 1932 г. В 1933 г. я вышла замуж за Абрама Ароновича Вуля. [Комментарий редактора-переводчика: По-видимому, у них в тo время родилась дочь Ирина Мызникова /Вул/ (в замужестве Грабовская. Возможно, А. А. Мызниковa встретилась с будущим мужем в студенческие годы; в отличие от него, она не сумела закончить ВУЗ.); я также нашла, что Ирина подала анкеты в Архив Яд ВаШем на бабушку Шендлю Вуль и дядю Михаила Вуля, где пишет о себе, что скрывалась в годы Шоа в убежище; м.б., были и другие дети, но ни об Ирине, ни о других детях в показаниях А. А. Мыз-никовой – ни слова! – Евгения Шейнман]. В мае 1941 г. муж закончил институт и был послан по распределению в Свердлов-скую обл. Я осталась в СК. Мать мужа Шейндля Гершковна и его младший брат Миша, 15 лет, тоже жили в СК. Когда началась Великая Отечественная война, я попыталась эвакуироваться [Комментарий редактора-переводчика: умная женщина, поняла, что надо спасать дочь-полукровку – Евгения Шейнман], но неудачно. Свекровь моя, зная с 1918 г., что немцы цивилизованная нация, не собиралась уезжать.

До августа 1941 г. я жила в селе СК р-на, но в конце лета оккупанты потребовали, чтобы городские жители вернулись по своим домам. Свекровь с Мишей жили на Большой Закузьминской ул. Я вернулась в СК 15 августа и поселилась в соседнем с ними доме. 18 августа, когда православные празднуют Маковей [Комментарий редактора-переводчика: это искаженное “Маккавей”; праздник этот – день памяти “братьев Маккавейских”, отказавшихся “вкусить идоложертвенного мяса” – Евгения Шейнман], свекровь пришла ко мне в обеденный час и рассказала, что Мишa утром попал в облаву – его схватили немцы и повели на работу вместе с другими такими же – попавшими им в руки – еврейскими ребятами и девушками. Позже выяснилось, что всех их повели под усиленной охраной к определенному месту за мостом через реку Икопоть по дороге на Шепетовку. Их было около 150 человек. Там погрузили на 4 или 5 грузовиков и yвезли из города. Миша больше не вернулся… Через неделю после исчезновения Миши я встрети-ла девушку, которая до войны работала в городской сберкассе. Мы тогда хорошо знали друг друга, но ни имени, ни фамилии ее я не могу вспомнить. Теперь она, еврейка, работала машинисткой в каком-то немецком учреждении. Оказалось, что и она была схвачена 18 августа в той же облаве, что и Миша. Она рассказала, что их всех повезли за город в лес Новики и у противотанкового рва велели слезть с грузовиков. В этот момент ее узнал один из присутствовавших там немцев. Он вывел ее из группы и сказал: “Беги домой”. Она побежала. За спиной слышала выстрелы. Очевидно, всех остальных расстреляли, и трупы сбросили в противотанковый ров.

Т.е. бесспорно, еврейскую молодежь казнили. Кто инициировал казнь, кто еe производил, кто руководил, – мне неизвестно. B начале осени 1941 г. в городе появились приказы, предписывавшие евреям носить круглые желтые латы на груди и на спине. Евреям было также запрещено ходить по тротуарам. Были введены и другие ограничения. Приказы эти были развешены в людных местах. текст был напечатан на двух языках: русском и немецком. Кем были подписаны, – не помню. В конце сентября – начале октября оккупационные власти потребовали переселения всех евреев в предписанный район, так называемое гетто. Его территория начиналась от заднего фасада средней школы N8 и шла до реки Икопоть, включая в себя 3 улицы. Cейчас этих улиц нет, а на иx месте – базар. Гетто было обнесено колючей проволокой и круглосуточно охранялось полицаями. Моя свекровь переселилась в гетто вместе со всеми евреями СК. Право покидать гетто имели только ремесленники (“специалисты”); у них на желтом опознавательном знаке была черная полоса. Иногда и моей свекрови удавалось выбираться из гетто, и тогда она приходила ко мне. Рассказывала, что условия жизни в гетто были очень тяжелыми: голод, холод, теснота – спать приходилось буквально телом к телу. Бандиты-полицаи часто устраивали так называемые обыски, а в сущности – грабежи: все, что им ни понравится, забирали.

В октябре 1941 г. я устроилась на работу – бухгалтером в больницу. Там же работали несколько евреев. Через них я поддерживала связь со свекровью и могла ей передавать кое-что из еды. В начале 1942 г. гетто переселили на Изяславскую улицу. Это возле выезда из города, справа от дороги на Шепетовку, недалеко от леса Новики. На территории этого гетто были старые еврейские дома и несколько бараков. по площади онo было раза в 3 больше предыдущего. Со временем немцы сконцентрировали в нем евреев из Грицева, Острополя, Старой Синявы и других мест. Я узнала об этом из разговоров с персоналом больницы. Условия жизни в новом гетто стали еще хуже: ни еды, ни топлива. Вещей на обмен уже оставалось мало. К тому же из первого гетто можно было сравнительно легко уйти, а покинуть это было очень трудно. Мне все же удалось посетить это гетто 4-5 раз – в обеденное время бдительность полицаев притуплялась. Кроме еды, я приносила перевязочный материал и йод. Огромное скопление людей, большая скученность и антисанитария приводили к тому, что люди много и часто болели при отсутствии какой бы то ни было медицинской помощи. В этом гетто тоже проводились обыски – поиски ценностей. Еще – жителей гетто регулярно сгоняли на плац, а тех, кто просто оставался в домах или прятался, немцы безжалостно расстреливали. Но кто именно из немцев особенно свирепствовал, я не знаю. 19 мая свекровь пришла ко мне – каким-то образом ей удалось покинуть гетто. Она рассказала, что оккупанты потребовали, чтобы жители гетто собрали “военную контрибуцию” в размере 10 кг. золота и 30 кг. серебра. Еще нaцисты потребовали от юденрата собрать все население гетто на плацу в 6 утра следующего дня. Cвекровь поняла, что оккупанты решили их всех куда-то переселить. Я уговаривала ее не возвращаться в гетто, но она побоялась остаться у меня, потому что немцы угрожали смертью всем, кто не появится во-время и кого найдут позже [Комментарий редактора-переводчика: возможно, она не хотела подвергать опасности невестку, зная, что где-то в убежище скрывается ее маленькая дочь.- Евгения Шейнман].

На следующее утро, 20 мая, меня разбудил сосед – “немцы ведут куда-то колонну евреев”. Улицы были мокрые, утро холодное, пасмурное, дождливое. Люди шли плотной толпой. Их гнали в сторону гарнизона. Tам же поблизости была МТС. Со всех сторон оцепление: немцы с автоматами и полицаи с вскинутыми ружьями, взятыми наизготовку. Евреев было очень много – может быть, 3 тысячи человек. Я не заметила в этой толпе ни одного знакомого лица – не увидела и моей свекрови. Примерно через два часа по нашей улице в противоположном направлении потянулись небольшими группками евреи-ремесленники их опознавательным знаком былачерная полоса на желтом круге. Они направлялись в гетто. Шли понурив головы, без конвоя. Мы стояли вдоль улицы до вечера в ожидании… Но… Я слышала автоматные очереди и одиночные выстрелы со стороны гарнизона.

На следующий день я подошла к гетто. Увидела ту же девушку-машинистку. Подозвала ее и попросила найти мою свекровь. Через какое-то время она вернулась и сказала, что свекрови она не нашла. Ее нет в гетто; больше того, ее имени нет больше в списках обитателей гетто. После 20 мая оккупанты расстреливали в районе леса Новики небольшие группы евреев. Это происходило систематически 2-3 раза в месяц. Последний расстрел был осуществлен 29 ноября 1942. Тогда казнили всех остававшихся в гетто, включая ремесленникoв. Мне неизвестно, сколько людей тогда было в гетто. Я также не знаю, от кого исходила инициатива и кто производил расстрел.

Подписи свидетеля и следователя

Подтверждаю подлинность копии протокола: помощник прокурора Хмельницкой обл., старший советник юстиции Зарубин (подпись)

30 мая 1973 г.

Печать: прокурор Хмельницкой обл.

Подлинность перевода подтверждаю: Вальдемар Авакович (Waldemar Awakowicz)

За подлинность копии
Дортмунд, 5 октября 1973 г.
Служащий отдела юстиции Гольчинский (подпись)

На печати: прокуратура Дортмунда

Перевод с немецкого: Леонид Коган
Редактирование текста: Евгения Шейнман

Комментарий редактора-переводчика:

К этому можно добавить, что мне во всех случаях хочется знать, подал ли кто-то из допрошенных тогда евреев-свидетелей анкеты на погибших в Шоа родственников. Выяснила, что на бабушку Шендлю Вул и на дядю Михаила в Яд ваШем подала анкеты Ирина Мызникова /Вул/. Отсюда я и поняла что у свидетельницы Ал. Мызниковой была дочь, родившаяся до войны 6.09.1934 (в обеих анкетах Ирина сообщает о себе, что она пережила Шоа, скрываясь в убежище). Ее отец А. А. Вуль был послан – как бы мобилизован – на танкостроительный з-д в Свердловской обл. перед самой войной (по окончании технического ВУЗа в Одессе); там он и жил до ~ 1965, став крупным конструктором, когда умер прямо в своем рабочем кабинете. Он там женился, родил с ней 2-х сыновей. С ними у Ирины нет контакта – обида. Hа момент подачи анкет (в них точная дата подачи не обозначена, но вероятнее всего это были 1990-е годы), она жила в Хмельницком (ул. Пескова 3, почтовый индекс 29008; ее “замужняя” фамилия – Грабовская). И сейчас живет там же – с сыном Александром. Дочь Валентина (по мужу Малевская) живет в Киеве. Я позвонила Ирине Абрамовне. На всякий случай, ее телефоны – домашний (скрыто редакцией сайта), мобильный – (скрыто редакцией сайта). От нее узнала, как ее прятали,- от одних знакомых (в одном селе) передавали другим – в другое. Но ни имен прятавших ее, ни названий сел не сказала. Несколько дополнительных штрихов к интервью ее матери – оказалось, что в СК – целый клан ее родственников. В их числе и родная сестра ее матери и 2 двоюродных, и куча племянников-племянниц. Обе кузины, Ченцовы Галина и Валентина, – Праведницы (спасли 2-х еврейских девочек – вывели из гетто). Сын одной из них оформил документы в 1994 г. – наверно, уже приехав в Израиль. Рассказала о судьбе ее отца-еврея, крупного инженера, работавшего на оборону (Уралмашзавод, танки): он был направлен туда по окончании и-та в Одессе. Фактически он оставил их, 1-ю жену и дочь. Там, на Урале, женился вторично, опять на русской женщине, двое сыновей. С ним она после войны как-то общалась – он помогал материально. Но с детьми – нет. До сих пор не может превозмочь обиду за мать.

Ей было неполных 7 лет, когда началась война, и неполных 8, когда расстреляли гетто. В основном – в селах, одета по-деревенски, в платочке, прикрывавшем волосы. Ее никто никогда не интервьюировал. То ли не знали о том, что она пережила Шоа как еврейка, то ли считали, что она была маленькой и ничего важного не знает и рассказать не может.

Евгения Шейнман