Сказание о погроме

Статья о Проскуровском погроме 1919 г. (полный вариант статьи). Автор: Евгения Шейнман, Индианаполис.
«Встань и пройди по городу резни…», Х.-Н. Бялик

Еврейский погром в Проскурове, уездном городе Подольской губернии, середины февраля 1919 года, прокатившийся по всей округе смертоносным смерчем, к несчастью, не без основания считается самым кровавым в истории Гражданской войны. Дажe в том информационном вакууме, в котором проходила наша советская жизнь, мы о нем слыхали – знали, в основном, изнутри, из наших семейных историй.

Я с детства знала, что мой дядя Нюня, папин старший брат, едва не лишился жизни в Проскуровской кровавой оргии. Слово «погром» всем советским и не советским евреям было известно чуть ли не с рождения. Но мы практически не знали исторических реалий ни этого, ни других погромов, не имели правдивых данных о братоубийственной Гражданской войне, принесшей многим тяжелейшие испытания, даже гибель. Их скрывала от нас «родная советская власть», да и наши близкие, пережившие их, не спешили рассказывать. Вот к примеру, о погроме того же 1919 г. в Новоград-Волынске, который бушевал на глазах моей мамы, тогда 7-летней девочки, я знала на том же уровне: что он прошел с большими жертвами, что дедушку моего едва не убили (пуля застряла ниже сердца), а его брат был-таки жестоко убит – и это все. А о том, как именно оба этих эпохальных погрома проходили, о том, что Проскуровский был самый жестокий и кровопролитный, а новоградволынский – второй после него по жестокости и числу жертв за те смертоносные годы, я узнала только в 1990-х. Сведения о них долгое время были недоступны или сильно искажены. Важные фактические данные, списки пострадавших, мемуары и пр. пришли из появившейся в России литературы и из открывшихся зарубежных источников, от краеведов и из архива Джойнта в Нью-Йорке. Оба эти городка – родные для меня: Проскуров находился совсем недалеко от местечка Красилов, где жила семья моего отца, и в Проскурове тоже жила наша родня, о которой я, к сожалению, мало знаю, а в Новограде жили родные мамы, и несколько человек из них были зверски убиты. Воистину страшен был 1919, самый «богатый» погромами, год. Власть многократно и часто переходила из рук в руки, и каждые новые держатели власти убивали евреев. После отступления немцев в конце 1918 года на Украине воцарилась Директория, одним из руководителей которой был тогдa Петлюра. К середине февраля 1919 года он стал единоличным Председателем Директории (премьер-министром) и Верховным атаманом УНР. Погром шел за погромом. Проскуровский был одним из первых в той кровавой цепи. Первая Мировая война, революции и братоубийственная Гражданская война принесли массу несчастий евреям Проскурова. Но самое страшное произошло после того, как в начале февраля 1919 г. в город вошли казачья бригада им. С. Петлюры и «Гайдамацкий» полк (Петлюра был склонен к романтике и национализму. Войско его одеждой, усами и прическами напоминало Богданово воинство. И свирепостью, бесчеловечностью, разнузданностью – тоже…). Они ждали повода, чтобы обрушить на головы местных евреев свой нерастраченный заряд ненависти и злобы. И повод вскоре представился – не так трудно его найти, если очень хочется. Бандиты («гайдамаки» Петлюры, “гайде” по-турецки – гнать, преследовать) решили отомстить им за неудавшуюся авантюру большевиков, о которой наши евреи понятия не имели и никакого отношения к ней не имели. Погром начался 15 февраля, в субботу. Случилось это днем, после того, как вполне местечковые и отвлеченные от политики евреи пришли из синагоги и сидели за праздничным столом. Организованным маршем убийцы-петлюровцы прошли по главной Александровской улице города и небольшими группами рассеялись по впадающим в нее кривым улочкам так называемого «гусиного» квартала, заселенного исключительно еврейской беднотой. А уж что они там творили, я не могу передать – настолько это было ужасно…

Страшная новость об этой кровавой вакханалии распространилась по еврейской ойкумене из уст в уста еще тогда – в 1919 году. В конце 1990-х, когда я написала статью о Проскуровской резне для Питерской еврейской газете АМИ в преддверии 80-ой годовщины кровавых событий, уже было много известно об этом погроме, и мой урезанный газетный рассказ вместил небольшую долю имевшейся на тот момент информации. А с тех пор появилось еще столько статей – горы! Опубликованы документы и свидетельства. И получены списки жертв! Но зато тогда, 20 лет назад, можно было еще найти живых свидетелей той кровавой оргии. И мне повезло с этим. Встреченная мною свидетельница была дочерью врача, спасшего много евреев! Известно, что в погроме участвовали доктор бригады «гайдамаков» Скорник с сестрой милосердия и двумя санитарами – зверствовали, как самые последние подонки. Когда кто-то бросил врачу: «побойтесь Бога – на вас же красный крест!», он тут же сорвал с себя повязку с крестом и (врач!) продолжал своими руками убивать безоружных, беззащитных, пойманных врасплох – женщин, детей, стариков. Но, слава Богу, ему можно противопоставить достойнейшего местного врача, доктора Сергея Николаевича Полозова. Герой, праведник, он спрятал в своем доме больше двадцати (по другим сведениям – около полусотни) потенциальных жертв, рискуя собой и своей семьей. Он же, верный клятве Гиппократа оказывать помощь нуждающимся в ней, перевязывал раненых –без страха ходил по улицам, заходил в дома. Сам он не считал то, что он делал, геройством – он исполнял свой человеческий и врачебный долг. Его-то дочь, Марианну Сергеевну Полозову, мне посчастливилось повидать в Питере и расспросить об отце, семье, из которой он вышел, и о том, что она сама запомнила о событиях в Проскурове, будучи в то время 9-летней девочкой. Это большая удача! И я передам все, что я узнала от нее, чуть позже. А сейчас – вот что удалось узнать об еще одном

незаурядном представителе рода человеческого: многие из изучавших историю тогдашних событий знают имя священника, о. Климентия Васильевича Качуровского, настоятеле Храма Рождества Пресвятой Богородицы, совершившего подвиг, – он вышел в церковном облачении с большим крестом в руке навстречу бандитам: пытался их образумить, увещевать, отговорить от зверств. К тому времени он успел спрятать от расправы в подвале храма сколько-то еврейских детей. Группа взрослых евреев, прибегнувших к помощи о. Климентия, толпилась во дворе церкви (к ней-то и рвались погромщики, а он преградил им путь) и со страхом наблюдала за происходившим на их глазах.

Казаки-разбойники, изуверы, опьяненные пролитой в изобилии кровью и сильно пьяные в буквальном смысле слова, по инерции закололи священника штыками прямо перед храмом. На их глазах он упал, не выпустив из рук крест. Убийство о. Климентия отрезвило толпу дикарей: они остановились, не решаясь переступить через его труп. Так он своей смертью еврейскую «смерть попрал». Прошло 80 лет, и в печати появилось сообщение: «Всеукраинский Еврейский Конгресс, Еврейский Фонд Украины, Международный Соломонов университет выступили с обращением в Институт Яд-Вашем в Иерусалиме о присвоении звания «Праведник народов мира» погибшему во время еврейского погрома 1919 года в г. Проскуров священнику православного Храма Рождества Богородицы отцу Климентию Качуровскому». Узнала из сайта http://ukrainica.org.ua/ukr/projects/cvintari/1994, что “на аллее праведников (цадиков) мира в Иерусалиме в честь соборного протодиакона о. Климентия (Качуровского) был посажен кипарис. Этот поступок в практике иудаизма беспрецедентный, когда цадиком признан клирик христианской Церкви”. Т.е. надо понимать, что признание институтом Яд-Вашем о. Климентия Праведником народов мира было высоко оценено в церковных кругах. Из процитированной статьи, посвященной старому Проскуровскому кладбищу, узнала, что могила Праведника находится на воинском участке кладбища, недалеко от памятника двум погибшим в 1915 году лётчикам. “В день его мученической кончины – 15 февраля (праздник Сретения Господня), служится заупокойная лития, а также члены местной еврейской общины «Техия» посещают его могилу и кладут венки и камни по еврейскому обычаю. Также, в 2004 г., при проведении траурного митинга около братской могилы жертв погрома 15 февраля 1919 года в еврейском секторе старого местного кладбища, представителям УПЦ, приглашенным на митинг, члены еврейского благотворительного фонда «Хесед – Бешт» показали отреставрованный памятник жертвам еврейского погрома в м. Проскурове, в одной из ниш которого был установлен бронзовый барельеф протодиакона Климентия”.

Фото предоставил Леонид Западенко

В то же время, автор этой статьи, Протоиерей Сергий (Причишин), с грустью замечает, что могила этого человека, в прошлом клирика Подольской епархии, сейчас находится в неважном состоянии из-за недостатка средств, и в самом скором времени она потребует серьёзной реставрации. Хотя члены приходской общины УПЦ установили на ней утраченный ранее надгробный крест, но это лишь временная мера. В дальнейшем планируется поставить памятник на его могиле». Как это правильно, что еврейская община Хмельницкого решила принять участие в этом предприятии! Еще надо сказать о том, что после гибели о. Климентия осталась его вдова Аполлинария Качуровская и двое маленьких детей. Вдову парализовало в результате перенесенного шока. Так что семья не могла обойтись без услуг домработницы. Жившая в одном доме с Качуровскими еврейская семья Эйвиных старалась помогать несчастным соседям. Написавший об этом М. Френкель не знает, каким образом Качуровские выжили – кто взял на себя бремя их материального обеспечения. Но выжили, слава Богу! С радостью узнала о том, что внук о. Климентия Олег Качуровский не так давно выступал на заседании круглого стола в местной организации Хесед-БЕШТ.

На том же сайте в статье Игоря Западенко я нашла указание на местоположение могилы спасавшего евреев в дни погрома 1919 года д-ра Полозова. Он умер скоропостижно в 1937 г. и был похоронен в секторе православного кладбища, который был отведен для могил самых известных в городе медиков. Есть и фотография плиты с надписью “Сергей Николаевич Полозов”. Надгробная плита легендарного окулиста и отоларинголога С.Полозова действительно сохранилась, но поднята над землей и перекошена корнями дерева, которое выросло рядом с могилой. Вряд ли она посещается.

Кладбище это имеет крайне запущенный вид, много памятников разрушено или вовсе утеряно, так что надо рассматривать сохранение этих двух важных для евреев могил, о. Климентия и д-ра Полозова, как большое везение или даже как чудо. Естественно, хотелось бы, чтобы члены еврейской общины приняли участие в приведении в порядок как могилы д-ра Полозова, так и окружающего ее участка кладбища.

Вот краткое описание погрома из Википедии: «Петлюровцы , обвинив евреев в симпатиях к большевикам, после крупной пьянки напали на их дома в шаббат. Применялось в основном холодное оружие — штыки и сабли, реже огнестрельное и ручные гранаты, а также подручные предметы. Один из казацких сотников не позволил своим людям резать безоружных и был со своей сотней выслан за город. Также атаман Семесенко пригрозил расстрелом казаку, предлагавшему вместо погрома наложить на евреев контрибуцию, и наказал своим подчинённым «резать, но не грабить». Свидетелем погрома стал член городской «кварталь-ной стражи» (небольшого и, в сущности, безоружного отряда самообороны) Шенкман (почти мой однофамилец и не исклю-чено, что дальний родственник. – ЕШ), перед большевистским «выступлением» уведомленный о нём и отговаривавший от него большевиков. Сам он уцелел случайно и после погрома организовал перевязку раненых. Его родственники были убиты. В следующие после погромной субботы два дня насилие и убийства продолжились, но с меньшей интенсивностью». Погибло больше 1000 человек, было несколько сот раненых, позже половина из них умерла. И остались 1000 сирот. Часто целые семьи полностью были зарезаны в своих домах. «Гайдамакам» были обещаны три дня погрома, но уже в воскресенье они были выведены из города и направились в уезд, а в городе остались громить другие – “казаки” или “милиционеры” (или просто охотники до жидовской кровушки, кто их там разберет – ЕШ)». А «гайдамаки» понесли огонь злобы, ненависти, нечеловеческой жестокости в ближние и дальние окрестности Проскурова. Приняв отступные от одного из еврейских местечек, бандиты переместились к Фельштину где учинили жестокий и сопровождавшийся грабежами погром (несколько сот убитых). «Зашли» и в Красилов (всего-то 30 верст от Проскурова), и тоже «погуляли». Единственное преимущество перед Проскуровом, которым могли воспользоваться наши Красиловские евреи, – осведомленность о грядущем погроме: они ждали нашествия, оно должно было неминуемо случиться, лавина неотвратимо катила на них. Но было время хоть как-то подготовиться. Шейнманы, мои родные, у себя в огороде вырыли яму-схрон, другие семьи тоже подготовили укрытия перед нашествием варваров. Мужчины-евреи, которые были главными мишенями погромщиков, постарались покинуть местечко. Моего деда Давида Шейнмана и его старших сыновей не было дома, когда, наконец, прискакали к нашим посланцы ада. Бабушка Фрида с младшими детьми перед этим спряталась в схроне. Конечно, страшно тревожно было на душе и у тех, кто скрылся, и у других, которые остались на месте. «Сумеет ли уберечься муж», – думала Фрида. А беглецы гадали, спасутся ли их женщины от этих зверей в человеческом обличье. Мой папа, тогда непоседливый 11-летний мальчик, хорошо запомнил их рожи– он выскочил из убежища как раз, когда они подъезжали к нашему дому. Они его отловили и так отлупили прикладами по спине в районе лопаток, что его после этого стали мучить головные боли и начала сохнуть рука. Но, слава Богу, они его не добили. А с полутора десятками красиловских евреев расправились. Погибла старшая дочь Шейвы Прейгерзон и Арье-Лейба Гутмана, эта семья принадлежала к Красиловской элите. Как погибла молодая девушка – я узнала из рассказа ее американской племянницы Janice Towers: она своим телом закрыла, защитила от удара шашкой, своего младшего брата, будущего отца Janice. Брат Аврум, уцелел, а «мученица Малка-Лея Гутман» погибла на месте. Еще от одной землячки узнала, как погиб ее дед, рав Коссовер: он продолжал изучать одну из Священных книг и даже не поднял головы, когда подскакали убийцы. Зарубили безжалостно… Хорошо бы узнать о других жертвах и о спасателях, если они были. Пока не сумела найти данных.

В Проскурове, как я уже писала, в то время жил старший брат моего отца. Ему было 16 лет, жил он у родственников, учился в иешиве… Чудом спасся – похоже, что семью наших родных вместе с ним спрятал кто-то из соседей-христиан. Долго после того, как его благополучно вернули домой, во сне он дергался и кричал. А заикался еще и при мне, в 1960-х – 1970-х гг. «Когда мы дома, в Красилове услышали про Проскуровский погром, – рассказывал папа на склоне лет, – мама не находила себе места. Отец горячо молился. Наконец, на третий день, позвали Захарку, дали хорошую чарку. Мама сказала – поезжай и привези Нюню! Захарка выпил, закусил и отправился запрягать. Дали ему тулуп для Нюни – зима была морозная, и он уехал. Боже, как мама плакала, когда он-таки привез Нюню! Как она плакала! Больше никогда в жизни она так не рыдала». У папы в голосе тоже звучали рыдания, когда он об этом говорил. «Сказание о погроме»- название поэмы знаменитого Х.-Н. Бялика (в знаменитом же переводе В. Жаботинского) о кишиневском погроме, разразившемся на православную Пасху 1903 г. Для моей старой статьи я взяла для эпиграфа первую строку перевода: «Встань и пройди по городу резни…». В Кишиневе зверски убивали и громили местные неорганизованные дикари, здесь, в Проскурове, – дикари пришлые и в военной форме, очень даже хорошо организованные: в отрядах, с оружием в руках, убивали по приказу своих начальников. И даже способ убийств был регламентирован – им было велено не стрелять, но колоть и резать. Можно было выпускать кишки, поднимать деток на штыки, разрешалось насиловать женшин. Ужасов наделали много-много больше, чем прежние неорганизованные погромщики. И требование убивать всех евреев поголовно – даже грабежи отступали на второй план, характерно именно для этой погромной волны. Действительно, грабежи и уничтожение еврейского имущества играли важную, но не основную роль в петлюровских погромах, а в Проскурове грабежи были строго-настрого запрещены, Недаром этот период, связанный с именем Петлюры, называют Малым Холокостом на Украине, репетицией Большого Холокоста всеевропейского масштаба. Петлюровские гайдамаки преследовали цель истребления возможно бóльшего количества евреев и притом – самыми зверскими методами. И ведь нацисты тоже занимались полным искоренением «еврейской расы». Зверства петлюровцев предвосхитили изуверство полицаев в годы нацистской оккупации. Такие вот «Отцы и дети» в перевернутом страшном мире. Из одной из наиболее хлёстких статей Ильи Эренбурга времён ВОВ: «Зверье оно и есть зверье. Они даже не преступники. И не люди». О кишиневском погроме мир сразу же узнал и содрогнулся. Туда, на место резни, прибыли корреспонденты многих газет, российских и зарубежных. В. Г. Короленко писал о кишиневском погроме… С погромами 1919 года было не так. Никакого освещения в прессе. Новости шли по «еврейскому радио». С. М. Дубнов написал в дневнике 18 апреля 1919 года: «Подробности погрома в Проскурове только теперь дошли до нас; они меня потрясли… Новая гайдамачина хуже старой, потомки Гонты превзошли предков». В III-м томе своих воспоминаний «Моя Жизнь», выпущенном уже в Берлине в 1923 г. С. М. Дубнов пишет: «Прочел жуткие описания украинской резни 1919 года, составленные очевидцами, в специальном томе сборника «Решумот» («Записи» – ЕШ) под редакцией Бялика, и еще более убедился, что третья гайдамачина не уступает в жестокости однородным движениям XVII и XVIII веков (хотелось бы увидеть этот сборник. – ЕШ)». Он был безусловно прав в количественном отношении: исторические гайдамаки, которые бесчинствовали в 1768 году, убили 30-40 тысяч евреев, по некоторым данным – 50-60 тысяч. В 1919 году новые “гайдамаки” Петлюровских войск погубили до 100 тысяч душ. А по жестокости, я думаю, эти два отряда злодеев были сравнимы. Конечно, погромы устраивали и деникинцы, и красные. Но петлюровские погромы, говорят, были самыми страшными по своей жестокости. Общее число убитых в этих погромах евреев в 4-5 раз больше, чем в погромах, совершённых Добровольческой армией. И еще пишет С. М. Дубнов: «В начале 1923 г. я написал вступительную статью к 1-му тому «Истории погромного движения на Украине в 1917-1921 гг.», изданной «Восточно-еврейским архивом» в Берлине, на основании ограниченного количества доказательств, вывезенных из Киева И. М. Чериковером и его друзьями. Вступительную статью назвал «Третья Гайдамачина» под впечатлением этих потрясающих доказательств». Но мир узнал о Проскуровской резне позже – только осенью 1927 года, когда в Париже проходил суд над убийцей Петлюры.

Убийство С. Петлюры Самуилом Шварцбардом (Шулимом Шварцбурдом – по документам Балтской городской управы от 3 декабря 1891 г.) в мае 1926 г. было местью человека, потерявшего в кровавой резне 15 членов своей семьи. Он застрелил «пана Петлюру» в упор, когда тот выходил из парижского кафе. Все время повторял, и дожидаясь прибытия полиции к месту убийства, и в ожидании вердикта присяжных во время суда на ним: «Я убил убийцу. Я застрелил убийцу». Следствие длилoсь почти полтора года (17 месяцев) – с мая 1926 по октябрь 1927 года. Восемь дней шел суд. На нем выступила масса свидетелей. На защиту Шварцбарда встали Горький и Ромен Роллан, Анри Барбюс и Альберт Эйнштейн, Анри Бергсон и Александр Керенский. На парижском суде как свидетель выступил известный юрист Генрих Слиозберг. Во время суда выявилась полная картина преступлений петлюровской армии в 1919-1920 годах, и благодаря освещению в прессе Западный мир узнал о Проскуровских злодействах во всех их жутких деталях. Пускай «пан Петлюра» собственноручно никого не убил (а разве высокопоставленные нацистские преступники убивали кого-то своими руками? Наоборот, бывало, некоторым становилось дурно, когда им показывали лагеря смерти). Но Верховный Атаман не воспрепятствовал кровожадному разбою своих бойцов, унесшему сотни тысяч жизней. Петлюровцы убивали евреев с криками: “За Украину, за Петлюру!”. За него убивали, а он не остановил кровопролитие, значит, на нем лежит вина за эти убийства. «Как глава УНР Петлюра нес полную ответственность за то, что происходило на подконтрольных ему территориях, в том числе и за действия подчинявшихся ему формирований». Такое определение, исходившее от адвоката Шварцбарда, было принято на суде, с ним согласились присяжные заседатели, хотя по свидетельству выступивших на суде знакомых «пана Петлюры», включая Нестора Махно, тот не был антисемитом, а раз так, он повинен в погромах лишь косвенно, лишь постольку-поскольку, что не сумел справиться со своим войском. В таком же заблуждении пребывали и многие евреи, включая В. Жаботинского. Действительно, в начале своей политической карьеры Петлюра, похоже, не был антисемитом. О нем вспоминали как о человеке, безусловно образованном и талантливом, немало говорившем и писавшем о своих симпатиях к евреям. И некоторые теперешние исследователи еврейской истории Украины солидарны с Жаботинским. Но есть и другая точка зрения. Юрий Финкельштейн недавно закончил работу над книгой “Загадка Симона Петлюры, или Парадокс антисемитизма”. Он утверждает, что С.Петлюра и в самом деле изначально антисемитом не был. Однако Петлюра антисемитом стал. Показать, когда, как и почему это произошло, одна из главных задач его работы. Петлюра уже был антисемитом, когда в Париже основал еженедельник “Тризуб” вполне жидоедского направления и сам охотно в нем сотрудничал! А раньше? На Украине? Не единожды в преддверии резни, зная о погромных настроениях приближавшихся войск Директории <мы их называем «петлюровцами», а то время мои родители называли «петлюровщиной». – ЕШ>, наши соплеменники, потрясённые и испуганные, снаряжали делегации почтенных евреев, в одиночку или совместно с лучшими представителями “русско-украинской общественности”, как сейчас говорят, к пану Петлюру с просьбой не допустить погрома, тo-бишь крова-вой бани, и подвигнуть его на то, чтобы он запретил своим головорезам убивать безоружных и беззащитных людей. Ни разу эти просьбы, не были услышаны, не привели к конкретному результату. Большей частью, попытки достичь Петлюру просто не удавались – он старался не принимать делегаций. А когда у него не получалось увернуться, он говорил, что доверяет своей армии и не хочет вмешиваться, или что он не может ничего гарантировать; настроения солдат ему известны, но он видит здесь жажду мести, а не антисемитизм. Известно, что когда к нему прорвалась делегация евреев на станции Мамиенка с мольбой остановить погром, он заявил: “Послушайте, я не вмешиваюсь в то, что моя армия делает, и я не могу помешать им делать то, что они считают необходимым делать!” (Из стенограммы процесса над Шварцбардом). Одним словом, не мог или, скорее, не хотел… Выходит, он потакал самым черным инстинктам своих головорезов. Тому, что они творили его именем на Украине. Сражавшимися под жовто-блакитными знаменами было бы услышано решительное слово Верховного Атамана: «Не делайте этого! Я запрещаю – будете наказаны!». Однако слово Петлюры, осуждавшее погромы, впервые прозвучало лишь через девять месяцев после их начала, в августе 1919 г., а погромов за это время произошло много сотен! Почему же молчал Верховный Атаман? Медлительность Петлюры, нежелание ссориться с атаманами отмечал и В. Винниченко… Больше всего на свете Верховный Атаман боялся оттолкнуть от себя “хлопцiв”, без поддержки которых он превращался в ничто. Такая же дилемма стояла перед Винниченко – и он предпочел бежать за границу от греха подальше. Петлюра остался. Именно в период кровавых погромов февраля-августа 1919 года Симон Петлюра стал законченным антисемитом, так считает Юрий Финкельштейн. В огромной степени этому способствовал страшнейший Проскуровский погром 15-16 февраля 1919 г.

Николай Полетика, журналист, киевлянин, украинец, современник и свидетель погромов в Киеве, писал в своих воспоминаниях: “Украина – историческая родина еврейских погромов”. Он вспоминал: “Особенно страшными еврейскими погромами и резнёй евреев отличались “вольные казаки”, “сечевые стрельцы”, “гайдамаки” Украинской Рады и Директории”. С началом вторжения нацистов в СССР, когда черная тень вновь пала на еврейский мир, гитлеровская пропаганда призывала украинцев мстить евреям за убийство Петлюры Шварцбардом. Этот призыв был услышан, хотя очень возможно, что те, к кому он был обращен, понятия не имели, кто такой Шварцбард, да и о Петлюре тогда не очень-то знали: все-таки в советское время самую память о борцах за самостийную Украину успешно искореняли… А тут им преподнесли на блюдечке еще один повод для убийств. Новые каратели, “дети и внуки” петлюровцев, их духовные наследники, с такой яростью набросились на оказавшихся в западне евреев, что отвратили своими злодействами некоторых совестливых немецких солдат и офицеров, которые и через много лет после войны вспоминали о злодействах полицаев и коллаборантов с содроганием… Всю оставшуюся жизнь некоторых из них преследовали ночные кошмары. От тех первобытной дикости зверств, которые им довелось наблюдать на Украине, их мозг так и не смог оправиться. Как бы это воспринял сам «пан Петлюра», останься он жив? Такое вполне можно себе представить – в 1926 году ему было 47 лет, а до начала Второй Мировой войны оставалось только 13 лет…

В 1927 году, присяжные оправдали подсудимого Шварцбарда. Французский суд согласился с доводами защиты: обвиняемый хотел отомстить за родителей, за жертв петлюровских погромов на Украине. Шварцбард был выпущен на свободу 26 октября 1927 года. Он мечтал уехать после оправдания в Палестину, но британские власти отказали в визе. Шварцбард писал стихи, прозу, публицистику – с младых ногтей был анархистом. Собирал информацию для Еврейской энциклопедии, много путешествовал. Умер в 1938 году в Кейптауне. По его завещанию перезахоронен в Израиле в 1967. Мало кто о нем сейчас помнит. Разве что вспоминают как о безымянном мстителе за трагедию своего народа – за нас всех. Так и названа улица в его память в Беэр-Шеве – «улица Героя-мстителя». А как помнят на Украине Петлюру! Улицы десятков городов носят его имя! В его честь выпускают памятные монеты и медали. Ему ставят памятники! К ним возлагают цветы! Ну как же – еще один народный герой-мученик в пантеоне умученных жидами. Важную деталь я обнаружила в эссе Александра Гордона. “Пройдя по городу резни” (http://newswe.com/index.php?go=Pages&in=view&id=3767). Французский адвокат Анри Торрес, который во время этого сенсационного процесса был защитником Шварцбарда, в 1926 году приехал в Проскуров, на место событий, для сбора свидетельских показаний. Удивительно, что его впустили. Каким образом ему это удалось? В Проскурове жил тогда Фалик Ахиезерович (позже Фёдор Александрович) Дейген, родственник Гордона и, к слову, сводный брат Йона Дегена. Ф.А. находился там и в дни погрома – и он, и его семья, жена и 8-месячный сын, к счастью, уцелели. А до начала Первой Мировой войны Ф. А. учился во Франции и влюбился во французский язык – до такой степени, что, вернувшись домой, любил сам с собой говорить по-французски. Ф. А. встретился с французским адвокатом. Это была судьбоносная встреча для обоих. Ф. А. ходил с Анри Торресом по Александровской улице и выходившим на нее проулкам и помогал ему снимать показания с родственников жертв. Он остро чувствовал свою миссию – помочь еврею-мстителю, наказавшему убийцу еврейского народа, и гордился своей помощью его адвокату. Если бы найти в Париже архивные документы, относящиеся к процессу убийцы Петлюры, то среди них, наверно, обнаружилась бы куча интереснейших свидетельств, полученных вскоре после событий, что очень важно. Возможно, они содержатся в книге “Pogromschik: The assassination of Simon Petlura” by Saul Friedman, 1976 (“Погромщик: Убийство Симона Петлюры”, автор Саул Фридман, 1976). Надеюсь ее получить и прочесть. Можно найти такие свидетельства и в Америке. Из письма Дебры Прайс (Debra Price): «My father wrote his autobiography and the early part describes his life in Proskurov, including the pogrom in 1919» («мой отец написал свою автобиографию и в ее ранней части он описывает свою жизнь в Проскурове, включая погром 1919 г.»). И я уверена, он не единственный эмигрант из Проскурова, переживший этот погром и бежавший в US. Потомки страдальцев могли узнать от них о таком событии. Пара слов о том, как я нашла этот американский источник. Или он меня нашел? Я заметила, что стоит заняться новым сюжетом, как тут же приходят неведомо откуда неожиданные подсказки, нужные знакомства, отсутствовавшие раньше источники информации. Так и сейчас. Не успела я подступиться к проскуровской теме, как на украинский сайт портала JewishGen, который я регулярно проверяю, пришла ссылка на интересную статью с прямо-таки детективным сюжетом. В Манхэттене строительный инспектор отслеживал состояние пустующих зданий. В одном из них, в огромном, пустом, абсолютно темном подвале, луч его фонарика выхватил 2 прислоненных к стенке больших мраморных доски. Они были испещрены позолоченными буквами. Оказалось, что на доски нанесена масса имен на идиш (он еврей, потому и понял). Он провел исследование. Выяснилось, что в соседнем здании была когда-то синагога выходцев из Проскурова (теперь – многоквартирный дом). Продав здание, они сдали на хранение кое-что из имущества (в обследуемом доме некогда был такой склад, куда за деньги принимали на хранение мебель и прочие вещи, – storage). Ничего из сданных вещей не было востребовано назад. Что можно было продать, хозяева склада, наверно, продали, а доски – остались. Никому не нужны. Не выбросили – и то хорошо. Потом и хозяева склада исчезли (может, умерли?), и дом остался бесхозным. Дальше – инспектор не нашел никаких следов Проскуровского землячества. Когда-то оно процветало, его члены помогали погромленным земля-кам, но с тех пор прошло много лет. Старики ушли, а у молодежи другие приоритеты… Нашелся раввин, взявший на хранение доски. Потом нашлась дочь последнего Председателя общины. Ее имя – Дебра Прайс, а ее отец в Америке был Louis Kfare, a в Проскурове Лейб Квар. Он написал воспоминания о детстве в Проскурове (род. в 1910 г.) и о погроме 15 февраля 1919 г., который он там пережил. Описал, что он видел и слышал, дрожа от холода и от ужаса на промерзшем чердаке… А теперь Дебра просит связать ее с возрожденной в его родном городе еврейской общиной. Она хочет переслать в Хмельницкий / Проскуров воспоминания отца, семейные фотографии, списки американских земляков. Да, она знает имена Проскуровских эмигрантов-свидетелей, бежавших оттуда после резни.

Недавно узнала, как удалось найти поименный список жертв Проскуровского погрома. Он хранился в Киевском областном архиве. Его обнаружили там исследователи из Хмельницкого /Проскурова, Леонид Западенко и Семен Мильман. Честь им и хвала. Правда, мне кажется, что приводимые ими цифры жертв занижены. Чаще всего я читала о 1650 жертвах. Иногда – дру-гие цифры, но никогда не меньше 1200. Цифры из различных источников поступали разные. Кто-то пересчитывал трупы перед погребением, кто-то мог воспользоваться метрическими книгами и пр. Но почему-то чаще всего звучала округленная цифра 1600. Иногда еще больше- 1800. Это трудно охватить умом – одномоментно и поспешно, по требованию городского началь-ства, предать земле больше тысячи (!) тел (трупы свозили на телегах и хоронили по еврейскому закону)!! Сколько среди звер-ски убитых детей было несостоявшихся ученых, художников, артистов, сколько могло быть прекрасных мам и пап нерожден-ных детей! От Ю. Л. Кроля, питерского профессора-китаеведа, узнала,что в Проскурове погибли его близкие родственники, представители состоятельной семьи Гальпериных. Он их внук и племянник. Двое Гальпериных из Проскурова, Лев, художник-авангардист (отец Ю. Л.), и писатель Менаше, брат Льва, к счастью, были в момент погрома далеко от родных мест, потому и остались живы. Менаше, оказавшись в Бразилии, выпустил книгу воспоминаний, посвятив ее памяти погибших в погроме род-ных. А если бы уцелели их братья? Кем бы они стали? Другое дело, что выжившие в погроме и оставшиеся в Союзе имели не так много шансов уцелеть при сталинском режиме. Почему сын Юрий не носит фамилию отца, Льва Гальперина? Почему он – Кроль, хотя и Львович? Ответ прост: его отец был арестован в 1934, а в 1938 расстрелян. Можно ли и надо ли упрекать его жену за то, что она сделала все, что могла, для спасения жизни сына? Надо ли о чем-то спрашивать? Несчастная страна!

Монумент памяти эпохального Проскуровского погрома, под которым похоронены его жертвы, был установлен в 1925 году. Первоначально он находился на территории Проскуровского еврейского кладбища. Сейчас памятник оказался вне кладбища, потому что часть этого кладбища ликвидировали, отдав под застройку и огороды. Массивный ступенчатый обелиск с барель-ефами чудом дожил до наших дней: его собирались убрать, а поминальные события около него были запрещены советской властью. Не так давно, в 2004 году, его замечательно отреставрировали по инициативе еврейской общины Хмельницкого с участием Джойнта. Интересное «пересечение»: когда я впервые увидела фотографии памятников в Маневцах на братских могилах евреев Красилова и близких к нему местечек и сел, я задумалась: «Почему наши пережившие Холокост родные в 1948 году выбрали такую странную форму для памятников? Откуда ступенчатые пирамиды? Мы же не древние майя или ин-ки». Только позднее сообразила, что они в 1948 году еще не имели достойного образца для подражания (поблизости не было других памятников жертвам нацистов – наши были первыми), поэтому они решили повторить, насколько это было возможно в их доморощенном исполнении, вид Проскуровского монумента. Хотя бы форму, внешние очертания, без барельефов.

Теперь перехожу к обещанному рассказу о спасителе евреев в дни той страшной резни, докторе Полозове. “Кто спасет одну жизнь – спасет целый мир” (Мишна, Сангедрин, 4:5). Это одно из красноречивейших еврейских высказываний о ценности человеческой жизни. Жемчужина еврейской мудрости! В конце фильма “Список Шиндлера” режиссёра Стивена Спилберга (1993 год) о немецком бизнесмене и члене НСДАП Оскаре Шиндлере, спасшем более тысячи польских евреев от гибели во время Холокоста, есть эпизод, когда после освобождения Красной Армией городка Цвиттау-Бриннлитц в Чехии, где находи-лась фабрика Шиндлера, ему приходится бежать, иначе он попадет в лапы СМЕРШа как нацист. Спасенные им евреи дарят ему на прощанье золотое кольцо, на внутренней стороне которого выгравирована надпись “Спасший одного спасает мир”. Так что этот “слоган”, говоря современным языком, стал определением спасителей евреев. Да, действительно, эта древняя Тал-мудическая максима стала актуальна в годы Второй Мировой войны по отношению к Праведникам народов мира , но она применима и к праведникам другого времени – дней страшных погромов Гражданской братоубийственной войны.

Выше я упомянула имя человека, который заинтересовался детальной историей Проскуровского погрома гораздо раньше меня. Это Юрий Львович Кроль, чьи родные были свидетелями и жертвами погрома (погибли братья его отца и чудом спас-лись другие родственники). Он понял, что источников по еврейской истории вообще и Проскуровской, в частности, в советские времена в «нашей солнечной стране» найти не удастся. О еврейских погромах в советской историографии упоминалось вскользь, как о чем-то мелком и несущественном по сравнению с атаками буденновской конницы. А уж о людях, спасавших евреев, вообще ни звука. Потому он, по меньшей мере, в 1980-х годах, познакомился заочно с Люси Давидович (Lucy Dawidowitz), которая жила в Нью-Йорке и глубоко занималась еврейской историей. Через нее он «вышел» на библиотекарей-архивистов YIVO («Института для еврейских исследований», основанного в 1925 г. в Вильно /Вильнюсе, а перед Второй Мировой войной перебазированного в Нью-Йорк), от которых получил правдивую информацию о кровопролитных событиях интересующего его времени. Он был очень огорчен, узнав о смерти в 1990 году Lucy Dawidowitz, которой был многим обязан. Кроме того, дотошный Юрий Львович разыскал в Питере дочь доктора Полозова, Марианну Сергеевну. Ей в феврале 1919 года было неполных 9 лет, но она хорошо помнит ужас, испытанный ею в дни погрома. «Откуда такая злоба?»- этот вопрос продолжал ее мучить все последующие годы. Она рассказала Ю. Л. о своем отце: С.Н. Полозов (1877-1937) – уроженец Рославля, небольшого городка под Смоленском. Он происходил из семьи купца Н. А. Полозова, незаурядного человека, умно-го, проницательныого, необыкновенно любознательного. Дедушка Марианны Сергеевны много ездил по свету, исколесил всю Россию, бывал в Японии, в Китае и даже в далеком экзотическом Сингапуре (по Вертинскому – «в бананово-лимонном Сингапуре…»). И везде наблюдал, запоминал, учился у всех, с кем встречался. Он был большой благотворитель в части народного просвещения, устройства сельских школ, наилучшего их оснащения. И, конечно, своим детям он дал самое лучшее образование. Его старший сын Дмитрий стал известным художником. Он был другом С. Коненкова (знаменитый скульптор был одноклассником его брата Сергея, а обучение деревенского мальчика в гимназии, как и его последующее художественное образование шло за счет папы-Полозова). Сестры Дмитрия и Сергея (дочери Н.А.) закончили Бестужевские курсы в Петербур-ге. Среди детей купца Н. А. Полозова было несколько врачей. Отец передал детям свою страсть к знаниям и демократические взгляды. Сергей Николаевич получил первичное медицинское образование в Московском ун-те (закончил его с отличием в 1902 г.). После специализации в Германии стал врачом ЛОР и окулистом в одном лице. Женившись на Валентине Сергеевне Нахимовой, отец которой был внучатым племянником знаменитого адмирала, он поселился с семьей в Гречанах, наслед-ственном поместье Нахимовых, находившемся в 3-х верстах от Проскурова, за пределами городской черты. Перед Первой Мировой войной, в 1912-1914 годах, Полозовы устроили в своем большом доме в Гречанах «Воспитательный дом для бездомных детей». В нем они приютили 18 обездоленных подростков-сирот. При них было две воспитательницы. Это шло от Валентины Сергеевны – ей были близки идеи толстовства, она в свое время принимала участие в оказании помощи голодающим, организованной Львом Николаевичем Толстым. В семье хранился фотопортрет Л.Н., подаренный им отцу Валентины Сергеевны. Но когда Проскуров оказался в прифронтовой полосе, пришлось детдом вывезти в безопасное место. Целый вагон понадобился, чтобы поместились и дети, и все необходимое для функционирования детдома оборудование. И действительно, город был оккупирован сперва австрийцами («весной 18-го года имение Гречаны заняли австрийцы. Набивали и коптили колбасы, фабрили усы и надевали на ночь наусники, – пишет внук С.Н., актер и драматург Сергей Коковкин), а позже в него вошли немцы.

Доктор Полозов работал в больнице и амбулатории, а также вел частный прием больных, благо недостатка в пациентах у него не было – он был уникальным специалистом и пользовался большой известностью в округе. Такого врача в Проскурове нико-гда не было, ни до, ни после. Для удобства пациентов кабинет для приема больных ему предоставил в своем доме в центре Проскурова его коллега и близкий друг доктор Шполянский –поместье Гречаны было слишком удалено от города. Моисей Львович Шполянский (1857- 1920), закончив столичную «Императорскую Медико-хирургическую академию» в 1880 году, многие годы руководил проскуровской еврейской больницей, был гласным местной Думы. Это был добрейший человек и замеча-тельный врач. Конечно, в больнице получали необходимую помощь не только еврейские пациенты. Он сам принимал роды у местных женщин. Марианна тоже появилась на свет с его помощью. Моисей Львович высоко ценил доктора Полозова. В детстве Марианна любила сидеть в приемной и наблюдать за потоком больных, обращавшихся к ее отцу. В день его приёма больных Аптекарская улица, прилегавшая к дому Шполянских, всегда была запружена телегами – больные съезжались со всей округи, из ближних и дальних местечек и сел: украинцы, евреи, поляки, русские – болезнь не разбирает, кто есть кто. Она помнит и слепого еврейского мальчика из Городка, и столетнего старца, умолявшего доктора вернуть ему зрение, а то внуки отказываются читать ему газеты.

День 15 февраля 1919 г. навсегда запечатлелся в памяти Марианны Сергеевны. Она помнит об отношении своего отца к по-громам вообще и о роли его в спасении людей в те февральские дни. В яркий солнечный зимний день середины февраля она пришла домой к обеду – тогда она была общительным ребенком и любила бегать в гости к подружкам. Не успела она за-крыть за собой дверь, как вдруг она вновь распахнулась, и прихожая заполнилась шумной взволнованной толпой проскуров-ских евреев. Девочке показалось, что их было не меньше 20 человек (в другом источнике говорится о полусотне евреев). Они все так громко кричали, перебивая друг друга, что понять ничего нельзя было. Отец гаркнул зычным голосом: «Молчать» – и стал расспрашивать каждого в отдельности. Быстро уловил, что произошло, и скомандовал детям: «Ковер, подушки, одеяла – в подвал». Он привык командовать своей детворой: тогда у него было шестеро детей, да еще нянина девочка, да плюс воспи-танница. Дети оборудовали в их обширном подвале убежище. Беглецы спустились вниз. Детям было строго наказано: «Никому ни слова!». Когда погром утих, С.Н. еще сутки продержал у себя своих невольных гостей. Потом сказал им: «Петлюра по-шел дальше – можете идти домой». Но они боялись уходить. Тогда он посадил женщин и детей в сани, а мужчины и подрост-ки – те, что покрепче, шли рядом, и сам развез их по домам. ЧТО их ждало там, невозможно передать словами. Он первый заходил в каждый дом… Первые ночи после этой поездки доктор, сильный человек, не мог спать. В одном доме нашел ране-ного мальчишку – с выколотым глазом. Он был весь в крови – “гайдамаки”, проверяя, не попрятались ли где жиды, протыкали всё штыками. Мальчик прятался под периной – удар штыка пришелся ему прямо в глаз. И он смолчал, не вскрикнул, иначе бы его убили. Еще Марианна Сергеевна вспомнила, что в первый день проскуровского погрома везде висели и валялись листов-ки (она назвала их – «розовые афишки»), изготовленные по приказу атамана Семесенко, в которых гибель пророчили не только “жидам”, но и тем, кто их будет укрывать, так что опасность для спасателей была вполне реальной. И всё же и ее отец, и некоторые другие жители Проскурова ею пренебрегли. Много лет спустя Лиза, средняя дочь доктора Полозова, проезжая на поезде по Восточной Сибири, случайно назвала свою девичью фамилию.

– А доктор Полозов вам неизвестен? – спросила попутчица.
– Это мой отец, – сказала Лиза.
– О, благодарю, благодарю вас и вашего отца! Мы за него и за всех вас постоянно молимся, – воскликнула еврейка.

Этот февральский, 1919 года, погром был не единственным в Проскурове за годы Гражданской войны. Ю. Л. Кроль передал мне рассказ Марианны Сергеевны об еще одном погроме, случившимся там же, но позже, и о спасительной роли ее отца и в этом страшном событии. Она назвала погром «деникинским», так это или нет – какая разница? И все же – вот что я узнала о нем: в отчете Киевского отделения «Джойнта» от 1924 г. (?) я нашла сообщение о том, что «18 ноября 1920 года евреи Прос-курова подверглись новой атаке со стороны отступавших войск Савинкова». Меня это сообщение, честно говоря, повергло в изумление – при чем тут Б. Савинков? Но оказалось, что «в августе 1920 г. было достигнуто политическое согласие между Б. Савинковым и С. Петлюрой, результатом которого было признание независимости Украины группой русской эмиграции, ориентировавшейся на Савинкова. После этого группа воинов-савинковцев влилась в армию Петлюры». И вот они-то будто бы и учинили погром буквально в день окончательного установления советской власти в Проскурове. На том же сайте (http://militera.lib.ru/h/savchenko_va/11.html) есть указание, что как раз 18 ноября 1920 года кавбригада Котовского, прорвав петлюровско-савинковский фронт, захватила Проскуров. Наверно, савинковцы, отступая под натиском кавалерии Котовского, успели «прогуляться» по еврейским домам оставляемого ими города. Думаю, что в истории Марианны Сергеевны речь шла об этом погроме. Но полной ясности, кем были погромщики конца Гражданской войны, о которых она рассказала, у меня нет. Конечно, масштабы этого погрома и количество пострадавших было существенно меньше, чем при Петлюровской резне 1919 года. Но погром есть погром – были и убитые, и раненые, и изнасилованные женщины и девушки. Когда он начался, Сергей Николаевич вел прием больных в кабинете, располагавшемся в доме Шполянских. Хозяева прятались на чердаке. В тот момент, когда пьяные бандиты ворвались в дом, С.Н. вышел к ним навстречу в белом халате, преградив им путь внутрь дома.

– Где жиды? – вопили они.
– Вы видите – я здесь принимаю больных, – невозмутимо отвечал им доктор.
– Где жиды? Попрятались, гады??
– Хотите – ищите.

Интуитивно доктор Полозов чувствовал, что погромщики не посмеют отпихнуть его и ворваться в дом. Действительно, они оробели – раж с них сошел. Его спокойствие, невозмутимость, а может быть, и белый халат произвели на них впечатление. Ушли. А что бы он сделал, хотела бы я знать, если бы они захотели искать жидов? Ведь они могли и убить его, как некогда убили “гайдамаки” вставшего на их пути отца Климентия. Огромный риск… Дочь вспоминала через много лет, что любовь к риску, авантюрность присутствовала в характере ее отца. И какое при этом самообладание! Шполянские все слышали. Этот страшный эпизод подкосил Моисея Львовича – через неделю он умер от сердечного приступа. Марианна Сергеевна назвала еще несколько имен местных жителей, спасавших евреев – прятавших их у себя с риском для собственной жизни. Местные интеллигенты, как правило, считали это своим долгом. Это адвокат Николай Александрович Анцыферов (когда он умер, не только в церкви его отпевали – заупокойные службы прошли и в местных синагогах), польская семья Лозиньских, жившая у переезда, по дороге на Фельштин, и другие достойные люди.

Марианна Сергеевна в 1926 году уехала из Проскурова к старшим сестрам в Ленинград. Там училась, вышла замуж, родила двух сыновей. Я не преминула навестить ее по «наводке» Ю. Л. Кроля – мне хотелось с ней познакомиться, посмотреть ее фотографии, задать важные для меня вопросы. Ей было уже без малого 90 лет (она родилась в 1910 году), но память о семье, о событиях того давнего времени она полностью сохранила. На стенах ее комнаты висели старые фотографии в солидных рамках. Среди них большой фотопортрет доктора Полозова в его кабинете в Проскурове, с зеркалом врача ЛОР на лбу. Он что-то записывает в карточку больного. А вот самая ранняя фотография – 1902 года. На ней счастливый отец, улыбаясь, дер-жит на руках пухленькую девчушку, которой по виду нет и года. Рядом с ним – красавица-жена. Более поздняя фотография: он же в военной форме, окруженный детьми. Тане, старшей, уже 15 лет. Доктор служил в армии с самого начала Первой Мировой: был начальником сануправления на Северо-Западном театре военных действий. В 1917 году он получил краткий отпуск и приехал домой на побывку.

Рассказала мне Марианна Сергеевна, как трудно было отцу с его независимым характером и свободолюбием жить «под большевиками», в условиях нарастающей несвободы, унификации, торжества тоталитарного режима. Преследования нача-лись буквально с первых дней советской власти. «Красные потащили деда в ЧК, как только вошли в город, – пишет внук Сер-гей Коовкин. – Ожидая допроса в толчее местной лубянки, дед шесть часов сидел на принесенной с собой трости-стуле и читал «Дон Кихота». Искали золото, которого у деда не было. Мстя за ушедшего к белым племянника, ставили к стенке. Но Полозов был первым врачом в городе и был нужен при любой власти». Позже появились в Проскурове чиновники от ме-дицины, начали диктовать доктору условия. Бюрократы потребовали, чтобы он отказался от частной практики. Он объяснил им, что не может этого сделать. У него семеро детей, четверо старших – студенты, живут и учатся в Москве и Ленинграде, а трое младших в тот момент жили с ним. Ему приходится всех поддерживать. Тогда его исключили из профсоюза медиков. Правда, вскоре спохватились – он, самый известный в городе врач, пользующийся огромной популярностью, можно сказать, уникальный, единственный в своем роде специалист, – и не член профсоюза?! Предложили вернуться в союз медиков– он отказался. Дети звали его к себе – он не хотел оставить просторный дом, собак, с которыми он любил гулять в окрестностях города, дивные окрестные места. И кроме того, он чувствовал себя нужным в Проскурове – там не было специалистов такого ранга с такой востребованной специализацией. Буквально с момента установления Советской власти на Украине он стал заведующим лечебной частью Проскуровского уездного здравотдела. Он же был организатором отделения по болезням глаз, уха, горла и носа при межрайонной больнице. Летом 1936 г. доктор Полозов сформировал бригаду по борьбе с трахомой и риносклеромой. Бригада эта обслужила десятки тысяч больных во всех районах Проскуровского округа. Работа эта была отмечена в “Правде”. Умер С.Н. Полозов скоропостижно, в 1937 году. Неизвестно, что именно спровоцировало сердечный приступ, унесший в могилу этого крепкого, красивого и еще не старого человека – ему только-только исполнилось 60 лет. Как сердце Моисея Шполянского не выдержало погромных дней 1919 года, так сердце его друга и коллеги, Сергея Полозова, разорвалось в 1937 году, не выдержав беспредела тех лет. Близко знавшие доктора Полозова говорили: «Не умри он своей смертью, неясно, пережил бы он время Большого террора, геноцид военных лет, Дело врачей». Вот такой незаурядный высокопорядочный человек жил в Проскурове в течение нескольких десятилетий. Там и умер. Похоронен на местном кладбище. Кто сейчас о нем помнит? Конечно, в сердцах его потомков живет память о нем. Возможно, потомки выживших, уцелевших в годину бедствий евреев Проскурова с благодарностью вспоминают его имя (хочется думать, что это так)! Но этого мало. Такие люди должны быть идеалом, эталоном для всех нас, для наших современников и потомков. Да будет так! В этом ряду хочется упомянуть еще одно имя – Сергея Ниловича Нахимова, тестя С.Н. Полозова. Осенью 1918 года, изгнанный из своего имения в Гаграх, он бежал к единственной дочери в Гречаны. С. Н. Нахимов, интеллигент высшей пробы, имел юридическое образование. Был членом общества по борьбе с алкоголизмом. Публиковался в словаре Брокгауза и Эфрона 1898 г. Был знаком с Л. Н. Толстым. Работал вместе с ним по борьбе с голодом. Когда в пик Голодомора он увидел, к чему привело хозяйничайнье большевиков, он покончил с собой, приняв большую дозу веронала.

Вернусь к рассказам Марианны Сергеевны Полозовой. От нее я узнала, что судьбы четырех (из пяти) дочерей С.Н. были свя-заны с Ленинградом. В городе на Неве они учились, вышли замуж и все, кроме старшей, Татьяны, заимели детей. Две старших сестры, Татьяна (родилась в 1902 г.) и Наталья (родилась в 1905 г.), пошли по стопам отца, став врачами. В годы ВОВ обе были призваны в действующую армию как медики и работали в госпиталях: одна была врач-терапевт, другая – окулист, специалист по лицевой хирургии и мозговым ранениям. Обе закончили войну в чине капитана медслужбы, обе награждены орденами и медалями. Следующей по старшинству была Марианна (родилась в 1910 г.). Выйдя замуж за геолога Алексея Вейнерта, она вынуждена была уйти с работы, так как их старший сын был очень серьезно болен и нуждался в постоянном уходе, строгом режиме и специальной диете. Благораря ее уходу, он выучился в школе (экстерном) и закончил институт. Лиза Полозова, в замужестве Коковкина (родилась в 1914 г.), стала актрисой Ленинградского ТЮЗа (Театра Юного Зрителя). После войны я в нем часто бывала. Только Катя Полозова, младшая дочь, родившаяся в 1922 году, оставалась с родителями дольше других детей и не попала в Ленинград. Катя, красивая, умная и жизнерадостная девочка, неожиданно заболела костным туберкулёзом и из-за этого много лет провела на больничной койке. В первый раз в школу она пошла в седьмой класс и после его окончания поступила в с/х техникум. Когда началась война, Катя с потоком беженцев, на костылях, двинулась на восток. После многих приключений в 1943 году она оказалась в Новосибирске, где находилась в это время Лиза, ее сестра, эвакуированная с ТЮЗом. Там Катя поступила на отделение селекции Новосибирского С/Х Института, через год перевелась в Тимирязевскую С/Х Академию, по окончании которой попросилась на Уссурийскую опытную станцию. Несмотря на инвалидность, родила дочь Ольгу. Отследив судьбу всех пяти дочерей доктора, я очень мало узнала о двух его сыновьях. Известна такая деталь: В.С. Нахимова, их будущая мать, во время учебы в Цюрихе сблизилась с русскими революционерами-эмигрантами – Верой Засулич, Аксельродом, В. Д. Бонч-Бруевичем. В архиве Бонча, как называли Бонч-Бруевича в среде революционеров, сохранилась пачка ее писем к нему. Он помогал ей всегда, как бы трудно ему это ни было. По прошествии многих лет, когда был арестован ее сын Николай Полозов, Валентина Сергеевна бросилась к Бончу за помощью. «Именно Бонч спас Николая от расстрела, замененного двадцатью годами ГУЛага, – пишет Сергей Коковкин. – Потом дядя Коля бежал из лагеря, потерял при захвате руку и получил дополнительный срок – 15 лет». Бонч спас!, хотя ему это было очень нелегко. В какие годы это могло происходить, непонятно, по-видимому, после убийства Кирова. По свидетельству того же автора, Николай Полозов был освобожден только в 1963 году – «освобожден с минусами, местом пресечения определена станция Вихоревка Иркутской обл. С 1963 до смерти работал десятником по найму с бригадами заключенных ИТЛ». Не исключено, что именно арест сына и последующие, связанные с ним события спровоцировали тяжелый сердечный приступ, оборвавший жизнь Сергея Николаевча Полозова. О втором сыне мне вообще ничего не известно. Может быть, не «племянник Сергея Николаевча ушел с белыми», как писал Сергей Коковкин, а один из его сыновей? И если не погиб, то где-то в Европе живут его потомки? Единственный раз братья Полозовы промелькнули вдвоем в годы Гражданской войны в одном из мемуаров о Полозовых. Тогда все дети доктора Полозова еще жили в Гречанах. Упоминание о них прозвучало в таком контексте: «Во время гражданской войны Проскуров бессчётное число раз переходил из рук в руки. Были тут красные, белые, зелёные, гайдамаки-петлюровцы, деникинцы и махновцы. В большом доме в Гречанах победившая группа обычно располагалась на постой. <Каждая группа> отбирала что-то от хозяев. Одни отбирали матрасы, лишая детей возможности нормально спать… А красные, например, растащили столовые ложки. Хозяйка дома явилась к ним и сказала: «Ребята, детям нечем есть! Отдайте пропажу!», и они покорно вытащили из голенищ ложки и вернули хозяйке…<А к другим она боялась даже подступиться. Поэтому> братья при приближении новых захватчиков поспешно выбрасывали в окно, что могли, чтоб спасти для себя хоть часть». Это отрывок из воспоминаний Ирины Яновны Шелагиной (Селль-Бекман) о Кате Полозовой, ее близкой подруге. Она же наблюдала послевоенную жизнь Полозовых в Ленинграде и зафиксировала вот такую картинку: «Вся большущая семья жила на пятой линии Васильевского острова, занимая квартиру на втором этаже трёхэтажного деревянного дома. Я помню, как все они сидели за необъятным столом самой большой комнаты под большущим самодельным абажуром. Главной, конечно, была мать – Валентина Сергеевна (потеряв в Проскурове мужа, она переселилась к детям в Ленинград. – ЕШ). Она же бабушка внучат и давно уже вдова. Это была маленькая, очень энергич-ная и деятельная женщина, которая одна занимала малюсенькую комнатушечку в этой квартире. Тут помещались многие семьи, и им было о чём поговорить. За огромным столом пили чай, играли во всякие игры и вспоминали о прошлом. Например, о первой страшной блокадной зиме, во время которой дети оказались все вместе под присмотром дяди Абраши (наверно, он был мужем Натальи. – ЕШ), который работал в каком-то детском учреждении и вечерами мог быть дома, в то время как все прочие родители, особенно врачи, находились на казарменном положении. <Он заботился и об их пропитании>. Весной 1942 вся орава детей через Ладогу эвакуировалась на Урал, в Сарану, где они и пробыли до конца войны». Могли говорить и о детстве в Гречанах, и об отце, да мало ли о чем еще…

М.С. Полозова на удивление много помнила о Проскурове времени ее детства и ранней юности. Помнила о гимназии Зильбермана, в которой начала учиться, о гастролях театральных трупп, о кинотеатрах и магазинах, но это уже вне нашей темы. Еще она помнила старых евреев в капотах, женщин в париках, с проборами, прошитыми черными нитками. Она и после смер-ти отца, и после войны сохраняла связь с его проскуровскими знакомыми, знала со слов медсестры Анели Полянской о трагической истории местных евреев в годы Холокоста. Кстати, почти одновременно с 16-летней девочкой Марианной Полозо-вой в Питер перебрались и дети покойного доктора Шполянского. Дружба между детьми, а позже и внуками этих двух семей продолжалась долгие годы. Сейчас праправнучка Моисея Шполянского, живущая в Москве, занимается изучением своих «корней». Ее бабушка Вера Яковлевна Шполянская много рассказывала ей о самом благополучном периоде своей жизни – детстве, проведенном в Проскурове, где она родилась в 1909 году. Ту же ностальгическую нотку я услышала в рассказах Марианны Сергеевны Полозовой, ее ровесницы и подруги, о её “Проскуровских” детских годах. Кстати, автобиографическая повесть Сергея Коковкина, из которой я взяла интересные фрагменты, называется «Нахимовский марш». Интересно, что отношение советской власти к адмиралу Нахимову было неоднозначным, менялось со временем… Одно время он считался врагом, и власти планировали снести его памятник в Севастополе. Девочкам Полозовым при поступлении в учебные заведения приходилось корректиро-вать фамилию их матери: она из Нахимовой превратилась в Налимову. Но после войны маятник качнулся в другую сторону: был учрежден орден Нахимова, на экраны вышел фильм Пудовкина «Адмирал Нахимов» и пр. Вспомнили и об уже старенькой к тому времени Валентине Сергеевне, носительнице этой славной фамилии: она была признана наследницей Павла Степановича Нахимова и удостоена персональной пенсии, а ее внук – принят в только что открытое Нахимовское училище. Такие были советские игры. Долгожительница В.С. прожила еще немало лет после этих неординарных событий. Успела понянчить правнука. Умерла в 94 года.

И все же – опять к нашим баранам – к погромам, антисемитам, одним словом – к еврейской теме. Антисемит Никита (Хрущев, если кто забыл. – ЕШ) не придумал ничего лучшего, чем присвоить Проскурову, городу, известному всему миру связанной с именем Петлюры резней, имя страшного злодея, жутчайшего в истории евреев, второго после Гитлера в нашем кровавом счету. Беру из сети цитату из книги Н. И. Костомарова “Богдан Хмельницкий”: описание того, что люди этого злодея вытворяли с евреями: “Убийства сопровождались варварскими истязаниями – сдирали кожу с живых, распиливали пополам, забивали до смерти палками, жарили на углях, обливали кипятком; не было пощады и грудным младенцам. Евреи были осуждены на ко-нечное истребление, и всякая жалость к ним считалась изменой. Свитки Закона выбрасывали из синагог: казаки плясали на них и пили водку, потом клали на них евреев и резали без милосердия; тысячи еврейских младенцев были брошены в колод-цы и засыпаны землёй”. Ужас! Читать это невозможно. А память этого изверга и раньше чтили, и в теперешней Украине – чтят. Памятник стоит в столице Украины. Так же и с другими нашими врагами. Ужасные вещи известны о гайдамаках, о коли-ивщине! А поэму “Гайдамаки” Кобзаря (Тараса Шевченко – молодежь вне Украины может этого прозвания поэта не знать) учат школьники. Так же и с Петлюрой. Скоро в городе имени Хмельницкого появится улица имени Петлюры, а там и за памят-ником дело не станет. Вот так они и воссоединятся, восхваляемые, повсеместно чтимые герои Украины. Казалось бы, что об-щего между этими двумя людьми? Один был за воссоединение Украины с Россией, другой – за отделение, за «самостийную» Украину. Один был грубый дикий мясник, другой – получил религиозное образование, в юности собирался стать священником. Один – диктатор, самодур, другой – прогрессивный журналист, печатался в социал-демократических изданиях. Весной 1917 года Симон Петлюра вместе с Владимиром Винниченко представляет социал-демократов в Центральной Раде в Киеве. В. Жаботинский называл его украинским интеллигентом-националистом с социалистическими взглядами. Общее между этими двумя, столь не схожими между собой героями Украины, – одно: их имена связаны с самыми кровавыми погромами в истории Украины, для евреев оба – убийцы. Чего можно ожидать от страны, от людей, которые чтят таких «героев», ставят им памятники? Да, безусловно, были, есть и будут на Украине праведники. Всегда приятно и нужно о них говорить, писать, воздавать им должное, чтить. Но рождаются и растут новые Богданы, новые Петлюры… Тяжело жить в преддверии новых погромов…