Летопись Катастрофы

Обычно во время путешествий я, как и многие, часто вспоминаю литературных героев. В Париже, например, персонажей Бальзака, Гюго, Дюма. Я не раз проходился по адресам четырех мушкетеров, хотя, конечно, осведомлен о том, что эта местная география — плод фантазий великого выдумщика Александра Дюма. Чаще всего такие ассоциации вызывает классика. Но, бывает, это связано и с нашими современниками.

В Амстердаме, в городе, где так много связано с еврейской историей, где великий Рембрандт жил в еврейском квартале и многие из его обитателей были запечатлены в его картинах, я вспоминал режиссера Стивена Спилберга и писателя Даниэля Сильву. Не знаю, встречались ли они в жизни, но оба они много делают для того, чтобы запечатлеть день вчерашний и день сегодняшний еврейской истории.

Спилберга знают все. У Сильвы не столь широкая известность, хотя читательская аудитория у него большая, его книги перевели на 30 языков. Президент Билл Клинтон назвал его героя Габриэля Аллона своим любимым литературным персонажем.

У каждого из нас есть, наверное, свои приоритеты в литературе и в искусстве. У меня тоже. Есть несколько современных писателей, чьи книги, как только они появляются в магазине, я покупаю, даже не читая аннтоации к новым их произведениям. Или смотрю фильмы тех или иных режиссеров в порядке обязательном для себя, не дожидаясь ни критических отзывов ни мнения зрителей.Как правило, я не ошибаюсь, потому что заранее знаю, чего я лично ожидаю от этих писателей и режиссеров. Они предсказуемы и меня это устраивает.

Даниэль Сильва один из них. Все его книги — о вымышленном реставраторе картин старых мастеров и герое израильских спецслужб Габриэле Аллоне я читал. Их 14. Аллон борется с сегодняшними террористами и разоблачает тех, кто так или иначе связан со страшной катастрофой в истории евреев и всего человечества — Холокостом. С чудовищными преступлениями связаны не только гитлеровцы, но и те, кто потворствовал этим преступлениям. У Сильвы некоторые книги рассказывают о зловещей роли швейцарских банков, не гнушавшимися никакой подлостью во время Второй мировой войны ради наживы, о роли римской католической церкви в геноциде евреев. О многих добровольных пособниках фашистов. В его книгах рассказано о том, что в том же Амстердаме у гитлеровцев было много пособников, охотно выдававших евреев и посылавших их на смерть ради нескольких десятков гульденов. Отец Аллона погиб, мать выжила во время войны. Но она не хотела вспоминать об этой трагедии. Слишком больно было призывать к жизни страшные воспоминания. И то же самое говорили другие персонажи книг Сильвы, в том числе живущие и в Амстердаме. Десятки тысяч евреев из Амстердама были этапированы в лагеря смерти. Здесь, в Амстердаме жила девочка, чья судьба стала одним из страшных символов того времени. Ее звали Анна Франк. Читая книги Сильвы, часто ее вспоминаешь. Персонажи его вымышленные, но за ними правда жизни.

И то же самое, что они, говорили реальные люди, десятки тысяч людей, голоса которых зазвучали благодаря Стивену Спилбергу. Сейчас исполняется 20 лет, как он создал фонд исторических видеодокументов “Пережившие Шоа”. “Шоа” — геноцид против евреев во времена Второй мировой войны.

Стивен Спилберг родился в 1946 году, через год после окончания самой страшной войны в истории человечества. Когда я читал о его детстве, я вспоминал замечательную книгу Ирвина Шоу “Молодые львы”, действие которой разворчачивается во время войны. Один из героев книги Ной Аккерман сталкивается со страшным антисемитизмом в американской армии, как может, сопротивляется ему, бросает ему вызов, борется за собственное достоинство.

Детство Спилберга прошло в штате Аризона. Потом он вспоминал:

Мы, евреи, жили в не-еврейском районе и соседи бросали нам вслед: “Спилберги — грязные жиды”. Однажды ночью я вымазал их окна арахисовым маслом. Надеюсь, что за сроком давности меня нельзя привлечь к ответственности за вандализм.

И еще он вспоминал о том, что в детстве он стыдился своего еврейства.

Я отрицал его долгое время, я стыдился своей религии из-за того, что меня дразнили. Я часто говорил, что моя фамилия имеет немецкое происхождение, а не еврейское. Я уверен, что мой дедушка и моя бабушка переворачиваются в могилах прямо сейчас, когда я произношу эти слова. Когда я в 16 лет открыл для себя кинематогграф, я нашел путь принятия самого себя. Я обнаружил, что могу делать что-то хорошо. Мой детский статус “аутсайдера” оказал влияние на многие мои фильмы.

Кстати, дедушки и бабушки Спилберга по отцовской и материнским линиям были родом из Украины. В одном из своих интервью режиссер говорил о том, что поворотным пунктом в его жизни был момент, когда у него родился первый ребенок. Тогда он должен был решить, как его воспитывать, в каких традициях. Будет ли это еврейская традиция?

“Именно тогда я понял, кто я есть на самом деле” — говорил Спилберг.

Стивен Спилберг, несомненно, один из самых лучших ныне режиссеров. И очень непредсказуемый. И противоречивый. Великолепные и очень серьезные картины у него перемежаются с совершенно иным жанром. Такое чувство , что их создавал совершенно другой человек. Серьезнейшие, высочайшего уровня киноленты и рядом с ними в его творческом портфеле фильмы про акул и динозавров. Хорошо сделанные, но совсем другие по тональности, сюжетам и средствам изображения,

Не берусь судить, кто из сегодняшних кинематографистов войдет в историю, но, думается, что Спилберг войдет в нее своим “Списком Шиндлера”. Созданный в 1993 году фильм занимает по многим опросам место в десятке лучших кинолент за всю историю мирового экрана. Он получил семь Оскаров. Эпиграфом этого фильма стали знаменитые слова из Талмуда: «тот, кто спасает одну жизнь, спасает весь мир».

Спилберг отказался получать весьма солидный гонорар за эту картину. И решил организовать фонд Холокоста, который отмечает свое двадцатилетие. Теперь люди имеют доступ к 52 тысячам воспоминаний более чем на 30 языках из 56 стран мира. “Я очень горжусь этим наследием, — говорит Спилберг. — Я не променяю это ни на что в мире”.

Он сделал то, что можно было сделать только сейчас. Завтра(исторически) этого сделать было бы нельзя, потому что люди, пережившие страшную катастрофу, уходят из жизни.

“Большинству из них, — говорил тогда Стивен Спилберг, — сейчас за 70 и за 80 лет. Совсем немного времени у нас, чтобы записать их воспоминания. Для нас очень важно увидеть их лица, услышать их голоса, осознать весь ужас Холокоста”.

Многие из тех, кто дал свои интервью, вначале не хотели этого делать, отказывались встречаться с сотрудниками Фонда созданного режиссером. Говорили, что очень тяжело погружаться в прошлое, что они просто этого не вынесут. А потом проходило время и многие изменяли свое решение. Да, тяжело, но они должны пройти через это, им необходимо это вспомнить. И во имя того, чтобы такое не повторилось и во имя своих близких, которые сами об этом никогда не расскажут, во имя своих погибших матерей, отцов, братьев, сестер, любимых. Многие говорили, что хотят это сделать во имя своих детей и внуков.

И люди вспоминают.То, о чем давно дали зарок забыть, забыть навсегда. Они хотят разделить с миром то, что видели, испытали.

Кто еще кроме меня расскажет о моем брате, сказала 78-летняя женщина. Ее брату было тогда 5 лет. Он погиб в концлагере. Из шести миллионов жертв катастрофы полтора миллиона — дети.

Несколько тысяч волонтеров было занято этой работой. В Америке и во многих странах были региональные представительства Фонда. И сейчас работа продолжается. Спилберг решил расширить свою миссию,чтобы собрать интервью с выжившими в других геноцидах, в том числе в Армении, Камбодже, Руанде.

Так получилось, что я много лет общался с теми, кто давал интервью, с теми волонтерами, которые брали эти интервью. С тех пор, увы, многие из переживших гитлеровские концлагеря, ушли в мир иной.

Первая такая встреча с очевидцами трагедии и волонтерами, записывающими интервью, прошла у меня 17 лет назад в Нью-Йорке в представительстве Фонда на Мэдисон Авеню. После этого было много встреч и разговоров и в Нью-Йорке и в Чикаго. Последняя по времени беседа была у меня неделю назад. Одна из волонтеров рассказала мне, что в то время, когда она собирала интервью, она почти не читала художественную литературу. У нее было такое ощущение, что все это выдумки и фантазия. То, что она записывала, то, что она видела — это и было настоящей жизнью, по сравнению с которой все меркнет на фоне этой боли и трагедии.

Среди волонтеров были люди самых разных профессий — журналисты, историки, учителя, психологи.

Как организовывались эти записи? Сначала была предварительная беседа, а потом в назначнный день волонтеры приезжали к к человеку, как правило к нему домой. При разговоре никто не присутствовал — ни дети, ни внуки, ни другие близкие люди. Телефоны отключались. Человек оставался наедине со своими воспоминания и с волонтерами. Порою он рассказывал о таких вещах, о которых он раньше никогда не говорил. Беседа шла и о жизни до войны, о семье, об атмосфере тех лет. И о том, что произошло после войны, как сложилась судьба человека. Но главное — о жизни в годы Катастрофы.

Беседа, которая записывалась на видеопленку, длилась два, три часа, порою больше. С одним из руководителей восстания в варшавском гетто, незаурядным, мужественным, достойным восхищения человеком волонтеры провели больше восьми часов.

Потом этим людям высылалась копия видеозаписа. Многие признавались, что не смотрят. Тяжело. Оставляют детям, внукам, далеким потомкам, чтобы те, спустя годы, десятилетия смотрели и думали, через что пришлось пройти их предкам.

Я помню одну из видеозаписей, которую мне показали в Фонде. Высокий. совершенно седой мужчина с лицом, изборожденным крупными морщинами. В глазах его мука и страдание. То утро, которое он вспоминает каждый день своей жизни, было холодным и облачным. Их привезли в Освенцим и распределяли — кого направо, кого налево. Ему с младшим братом указали направо, а матери налево. Рядом с ней стояли старики, дети. Он обернулся к брату и сказал: “Посмотри, старики на той стороне с мамой. Им будет полегче, я думаю. Здесь только сильные молодые мужчины, нас пошлют на тяжелые работы. Давай. пока можно, перебирайся к маме. Тебе будет легче со стариками с детьми. Иди”. И его младший брат, улучшив минуту, перебрался к матери. Охрана сделала вид, что не заметила.

В тот же день, как он потом узнал, всех их — с левой стороны — убили в газовой камере. Сам о том не ведая, он послал родного брата, своего любимого младшего брата на смерть. А ему самому выпало на долю немало страданий, но он остался в живых. С тех пор прошли десятилетия, но не было дня. когда бы он не думал о том холодном утре.

Мы видим лица, слышим голоса. Они помогают нам по крупицам собирать то, что позволяет лучше понять атмосферу тех кровавых лет. Здесь нет мелочей, здесь все важно. Вот, например, два экспоната, которые пополнили музей еврейского наследия в Нью-Йрке. Их обладатели подробно рассказали о судьбе экспонатов.

17-летняя девушка попала в Освенцим, не сумев ничего взять из дома, кроме трех фотографий — матери, отца и любимого парня. В лагере их заставили раздеться донага и идти в душ. Она не знала, выживет ли сама, направят ли ее после душа на работу или в газовую камеру. Но знала, что никогда не увидит близких, фотографии которых у нее остались. Она быстро отделила лица из фотографий и спрятала эти фрагменты во рту. Она уцелела и сейчас эти лица дорогих для нее людей со старых фотографий остались и стали достоянием истории.

Другой экспонат — гребешок из проволоки. Девушка, работая в Освенциме в мастерской, взяла себе кусок проволоки и сделала гребешок. Если бы об этом узнали, ей грозила смерть. Она рисковала жизнью в своем желании сохранить человеческий облик. Ведь фашисты не только лишали жизни, они хотели лишить человека достоинства, заставить его забыть, что он человек. Но им легче было убить людей, чем отнять у них волю и в беде сохранять достоинство.

А разве не трогательны воспоминания о том, как отец учил сына Торе в концлагере, зная, что им осталось жить считанные дни.

Или об 11-летнем мальчике, который просидел в Киеве в подвале вместе с матерью, питаясь картофельной шелухой. И когда он впервые вышел на свет, сосед дал ему кусок хлеба. Через десятилетия, став пожилым человеком, он вспоминал непередаваемый вкус того куска хлеба.

Пожилая пара из Бруклина рассказывала о том, как они познакомились совсем в другом месте. Она была в гетто. А он приносил ей еду, ухитрялся передавать ее через проволоку. После войны они поженились, переехали жить в Америку.

За каждой из этих простых историй столько внутреннего драматизма, что остро переживаешь эти события, произошедшие семь, а то и больше десятилетий назад. Нелегко все это вспоминать. И интервьюерам нелегко было это слушать, комок подступал к горлу. Тут хоть немного помогал опыт, который волонтеры получали во время специальных занятий. На них учили не только тому, как вести себя во время интервью, какие вопросы задавать, как реагировать на неожиданные ситуации. На них учили и тому, как не плакать, когда хочется плакать, когда душа разрывается от сострадания к людям.

52 тысячи интервью в 56 странах. Это и бывшие республики бывшего СССР, и страны Европы и другие континенты. Даже в Южноафриканской республике побывали волонтеры. Куда только не разметала судьба переживших Холокост. Венесуэлла, Уругвай, Бразилия, Австралия. Но больше всего, пожалуй, их в Израиле и в СШа. Кстати, очень много среди них наших соотечественников. В одном Нью-Йорке были взято несколько тысяч интервью.

И сейчас эта гигантская летопись представлена для широкого ознакомления. Применяется компьютерная система информации, вместе с интервью появляются кадры из документальной кинохроники, фотографии, карты, схемы. Есть программы, рассчитанные для детей, которым предложен более легкий в обращении вариант. А для университетов программа насыщена детальной информацией исследовательского характера.

В одном из своих интервью, отвечая на вопрос, что можно и нужно делать, чтобы противостоять попыткам отрицать Холокост, Спилберг ответил — для того чтобы пришло осознание Холокоста, необходимо обнародовать его свидетельства, чтобы пятьдесят две тысячи документов о Холокосте, которыми мы владеем, были показаны во всем мире. Выжившие не просто рассказывают о том, что с ними случилось. И я надеюсь, что это будет способствовать толерантности. Я уверен, что она воспитывается. Все фактически воспитывается. Мы можем учиться чему-то позитивному, чему-то негативному. Это зависит от наших учителей. Нас могут научить ненавидеть. Мы можем родиться в культуре, которая питается ненавистью, и каждый ребенок будет думать, что это его обязанность — бороться против врагов. Дети могут родиться с таким сознанием. Возможно, мы не будем показывать эти свидетельства второму-третьему классу, но обязательно будем начинать со средней школы, с шестого-восьмого класса, начнем учить толерантности при помощи этих свидетельств. В школах Баварии преподают толерантность, используя наши материалы, которые мы распространяем на дисках. Я не думаю, что фильмы могут изменить мир. Но я действительно верю, что истории свидетелей Катастрофы, которые мы слышим и видим, способны что-то изменить. Мы все еще живем в очень молодом мире. И хотя мы очень высоко оцениваем свой интеллект, практически все нации мира находятся в начальной, наивной стадии развития. Мы должны воспитать наше подрастающее поколение так, чтобы каждая следующая генерация относилась с большей открытостью и теплотой к тем, кто находится рядом. И я хочу поблагодарить всех выживших в Катастрофе за то, что они были нашими учителями и научили нас, как можно выжить.И то, что мы узнали о вашей боли, я уверен, — это огромная надежда на наше счастливое будущее.

Так что, как видите, Стивен Спилберг верит, что что-то возможно изменить. И нет сомнений, что он войдет в историю не только как выдающийся кинорежиссер, но и как человек, задумавший и осуществивший создание грандиозной летописи о трагических событиях в истории.

Автор: Михаил Бузукашвили