История одного письма. Билык Леонид

Местечко Грицев Хмельницкой области было оккупировано немецкой армией 4 июля 1941 г. Первый массовый расстрел евреев Грицевского гетто был ровно через месяц после прихода немцев – 4 августа 1941 г. Всех евреев собрали в местной школе и развели по классам. Затем людей выводили, а на выходе стояли, помню, два немца и командовали, кому направо, кому налево – домой. До этого всем евреям в возрасте от 16 до 50 лет велели взять с собой лопаты (для ремонта дороги) и отвели в лес, где приказали вырыть ров. Всех, отобранных, в том числе и мою маму Марию Лазаревну, в тот же день расстреляли в этом лесу.

Мои родители Мария Лазаревна (1938г) и Исаак Моисеевич Билык (1942г, в гетто)

Те, кого не увели на расстрел (дети и старики) остались пока в гетто. Выжили и те мужчины, которые спрятались, будучи уверенными, что женщин с детьми каратели не тронут. В этом, первом расстреле, были убиты наши родные: брат и сестра моего отца, Мотя с женой и Роза вместе с мужем (о них речь идет в письме). Их дети остались в гетто круглыми сиротами. Оставшийся в живых мой отец Исаак Моисеевич прилагал неимоверные усилия, чтобы как-то накормить восьмерых детей-сирот.

Однажды, в конце 1941 г., в Грицеве отец встретил своего знакомого, который жил недалеко от города Староконстантинов. Этот человек сказал ему: «Tвоя жена, Маня, спаслась, жива и находится в Староконстантиновском гетто, я сам ее видел». Это придало силы отцу, вселило надежду. Отец ночью пошел в ближайшее село, в котором жила его бывшая ученица, написал письмо своим двоюродным сестрам Хае, Розе и Гиле, которые находились в Староконстантиновском гетто. Отец попросил пе- редать письмо в Староконстантиновское гетто, где, как он надеялся, находится его жена. Девушка вместе со своим отцом собрали еду и самым добросовестным образом исполнили просьбу. Сестры ответили на письмо отца. Вот фотокопия этого письма, написанного 16-го января 1942 года из Староконстантиновского гетто и переданного отцу в Грицевском:

Нас, оставшихся еще в живых евреев Грицевского гетто, 24 апреля 1942 г. перегнали на освободившиеся места в Староконстантиновское гетто. Отец мне говорил, что его сестер там уже не было, они были убиты. Таким образом, это письмо было предсмертное. На месте расстрела евреи сами копали огромный ров в продолжение предыдущего. Когда их вели туда, все уже знали куда их ведут. Такую жуткую картину трудно себе представить! (Я читал, что когда с прибывшего эшелона в Освенциме и Треблинке евреев вели в газовую камеру, они еще ничего не знали, что их ждёт, ибо им говорили о санобработке).

Староконстантиновское гетто также прекратило своё существование 29 ноября 1942г. До этого трагического дня друзья отца – партизаны, одевшие нарукавные немецкие повязки, вечером подъехали к забору гетто (я с сестрой пролезли через проволоку и спрятались в повозке в соломе). Тайком меня и сестру ночью окольными дорогами привезли в дом лесника, на участке которого, к тому времени, при активном участии моего отца Билыка Исаака Моисеевича был организован небольшой партизанский отряд, в котором мой отец был политруком. (Впоследствии отряд вошёл в партизанское соединение Медведева). Через несколько дней, опять ночью, меня вывезли километров за 30 от этой местности и “подбросили”, в одном из сёл, где нас наверняка никто не знал. Мне было 5 лет и 7 месяцев. Было это рано утром. Меня на полном ходу выбросили из повозки. Я упал, весь побился, разодрал лицо. Подобрали дежурные конюхи (дело было рядом с колхозным хозяйством), расспросили, почистили. До этого я прошел “инструктаж”, говорил на чистом украинском языке без акцента, глаза голубые, волосы прямые русые. Пришел староста, собрались люди, обыскали. Я представился как Кощук Степан, а в кармане записка “Хто спасе цю дытыну, буде Богом спасеный”. Староста учинил первый допрос и прочитал вслух записку. Спросил у людей кто возьмет к себе сироту. Согласилась женщина, которую звали Катерина, она жила рядом в селе. У нее один сын был угнан в Германию, а другого война застала в Красной Армии (Оба вернулись целыми и невредимыми).

По поручению старосты, один мужик повез меня в райцентр г.Антонины на допрос к немецкому коменданту. (Не дай Бог, жыдыня!) Там этот комендант меня допрашивал с двумя переводчицами – раздевали, нюхали, спрашивали “где мать, где отец”? Отвечал: “Отец на фронте, мать меня бросила – (почему я это придумал, не знаю, видимо получил такой “инструктаж”). Всему поверили, предлагали детский дом, но я упорно настаивал, что хочу к бабе Катерине. Немец меня отпустил и дал письменное распоряжение старосте помогать приютившим продуктами – картошкой, гречкой, зерном и медом. Люди, приютившие меня, никогда не догадывались кто я на самом деле. Иначе я не прожил бы одного дня. Главное, я уцелел.

После прихода Красной армии и освобождения, отец послал бывшую партизанку, которая участвовала в той операции с подкидыванием, разыскать меня. Через какое-то время приехал отец. Собралось все село. Кто принес яйца, кто молоко, кто сало. Меня нашли в поле – я повзрослел и уже пас корову. Отца я узнал, сел к нему и при всем народе спросил можно ли сказать уже, что я еврей. Признаться, мне очень этого хотелось. Некоторые в селе меня дразнили жидом. Была немая сцена, как у Гоголя.

Из 5000 евреев Староконстантиновского гетто и 400 Грицевского – живыми остались всего 7 человек: сестры Дрель Лида и Галя, их мать Дора и Тейтель Срулык. Сейчас на месте гибели евреев Староконстантинова установлен скромный памятник.